Абрам Рабкин

Глава восьмая

Телега с мотором самолета остановилась у ворот музея. Слегка отставший от нее Славин вошел в калитку.
    — Яковлевич! Он опять пришел, вас дожидается
    Сторож Павел Головко кивнул в сторону флигеля, где в тени, над кустами шиповника, возвышалась, словно стояла на кустах, фигура человека. Вполне пропорциональная фигура очень сильного человека.
    Странным было лишь то, что стоя на кустах, человек не проваливался сквозь их листву.
    Зрелище было обманчивым. У человека были ноги, которые стояли на земле. Очень длинные ноги, и, увидев человека целиком, можно было удивиться его могучим рукам и плечам и очень маленькой, не соответствующей его росту голове с добродушным, почти детским лицом.
    — Павел Семенович! Скажите ему, что как только поставим экспонат на место, я поговорю с ним, а если ему захочется, он может помочь нам.
    Славин открыл ворота, и Неях, понукая битюга, въехал во двор.
    Нелегко было молодым парням из авиагородка погрузить тяжелый мотор на телегу, а снять его, не повредив, протащить через распахнутые двери музея и установить на месте было совсем сложно.
    Сторож Головко, Славин и балагула Неях подходили к мотору с разных сторон, но, убрав крепления, смогли лишь слегка сдвинуть его на середину телеги.
    Тут из кустов шиповника, улыбаясь и хихикая, вышел этот нескладный гигант, обхватил и поднял, как тяжелую, но вполне удобную игрушку, мотор и произнес:
    — Куда?
    — Сюда, Адам, сюда, — указывал дорогу сторож Головко.
    — Чуть-чуть левее, — попросил Славин. И мотор был установлен на назначенном ему месте.
    — Ну что, Адам? Я же вам все объяснил
    — Нет, товарищ директор, я подумал и все равно хочу так сделать. Я же не беру за него денег, берите бесплатно. Не хочу в Академию наук, даже если там миллион дадут. Хочу, чтобы он здесь лежал, на втором этаже, где то лежит в стеклянном гробу, чтобы все видели. Давайте хоть сейчас...
    Адам не был пьян, и вообще он не пил. Кто-то объяснил ему еще давно, что на его огромную массу, чтобы захмелеть, нужна бочка спиртного, а это очень дорого. Лучше не пробовать, не начинать.
    Он не был пьян, но нес для постороннего уха что-то совершенно несусветное.
    Виновником его странной и настойчивой просьбы был Боря Вихман, обладавший, как известно, кроме дурного глаза и длинного языка, еще и даром сочинительства и хитроумной подначки.
    Как-то копали под Глушей яму. Смолокурню собирались строить и наткнулись на скелет, не совсем скелет — почти человек, только высохший и окаменевший.
    Скелет привезли в музей к Славину, а он заказал для скелета в "Бытуслугах" гроб — стеклянный ящик, чтобы все могли видеть эту мумию и понимать, что мощи остаются не только от святых.
    Получив толчок для своего воображения, Боря Вихман, принимавший участие в изготовление стеклянного ящика, стал присматриваться к недалекому и простодушному великану Адаму, промышлявшему перетаскиванием тяжестей на пристани и базаре. И однажды объявил ему, что есть решение ученых и начальства передать его редкий скелет в Москву в Академию наук, предварительно выплатив ему его полную стоимость по государственным расценкам с каждого погонного метра при предъявлении скелета, и что единственный выход для Адама, если он хочет остаться в Бобруйске и быть пока в живых, — это пойти в музей к директору товарищу Славину, и упросить его принять скелет для городского музея, и получить от него разрешение пользоваться им пожизненно. Если такого разрешения товарищ директор не даст, то лучше все-таки лежать в стеклянном ящике на втором этаже музея в Бобруйске, чем валяться где-то в Академии наук в чужом городе.
    Окончательно запутав и запугав Адама, Боря Вихман следил за его переговорами с музеем.
    Адам уже не раз приходил к Славину и упорно навязывал ему свой скелет.
    Славин, не желая обидеть Адама, объяснял, что музею достаточно одного скелета, который лежит в стеклянном ящике на втором этаже, где скоро откроется отдел религии.
    Расстроенный Адама, не находя решения своего жизненного вопроса, уходил, цепляясь за ветки акации, когда-то посаженной Михулом Рабкиным у ворот особняка.
    А Славин смотрел вслед нескладному великану, в маленькую голову которого злой шутник вбил эту мрачную идею. В прошлый приход Адама он попросил Степаниду, жену сторожа Головко, снять с великана портновскую мерку.
    Решив, что это измерение относится к его делу, Адама охотно разрешил низкорослой Степаниде взобраться на табурет и произвести необходимые замеры.
    На базаре на вопрос Бори Вихмана: "Как дела, Адам?" — Адам ответил: "Уже мерку сняли, наверно, будут заказывать ящик!"
    Кроме Славина, весь штат бобруйского музея состоял из Степаниды и Павла Головко, лет пять тому назад бежавших от голода на Украине. Жили они во флигеле, обставив, как могли, небольшую комнату рядом с помещением, где находился артезианский колодец.
    С собой они привезли домотканый ковер и швейную машинку.
    — Ну что, товарищ директор? Хоть миллион дадут, не хочу в Академию наук. Вы ведь мерку уже сняли, теперь, если можно, разрешение дайте. А если нельзя...
    — Адам, ласково перебил его Славин, — мерку сняли, чтобы сшить вам костюм. Ведь жарко, а ваша одежда истрепалась. Идите с Павлом Семеновичем к нему, он вас переоденет.
    Славин стоял у высокого окна, оригинальную расстекловку которого когда-то придумал неизвестный архитектор, строивший особняк. Михулу Рабкину, и ждал, когда появится из флигеля переодетый Адам.
    Он появился весь в светлом, сшитом умными руками Степаниды не костюме, а одеянии, ибо скрывало оно все недостатки его нескладной фигуры и придавало его доброму лицу радость и уверенность.
    Он шел мимо кустов розового шиповника по дорожке опытного участка, где среди разных саженцев и цветов росла наперекор всем предсказаниям тропическая соя.
    Он вошел в здание музея и подошел к Славину, все еще стоявшему у окна:
    — А разрешение?
    Славин понял его и на плотном листе бумаги, опираясь на подоконник, написал какие-то слова, сложил лист вдвое и отдал ему.
    Когда хитроумный Боря Вихман на базаре подошел к великану с заготовленным очередным вопросом, тот молча вынул из бокового кармана парусинового пиджака сложенный вдвое лист и раскрыл его.
    На листе крупным, сильно наклоненным вправо почерком Славина было написано: "Живи, Адам!"

Об авторе | Введение | Глава первая | Глава седьмая | Глава восьмая
Глава девятая | Глава семнадцатая | Глава тридцатая | Галерея 

© Текст, иллюстрации - Абрам Рабкин. Все права сохранены.
Любое копирование и воспроизведение без согласия автора запрещено.


RATING ALL.BY Каталог TUT.BY