народная медицина

[zeav1966]

Весной старайтесь не дышать

«Причины весенней ипохондрии, до сих пор остаются темой для споров в ученом мире, - говорит Ринад Султанович. – На мой взгляд, весной тотальная витаминизация населения необходима, прежде всего, тем, кто эти витамины производит и продает. Настоящая же причина весеннего недомогания кроется… в воздухе.
И, кстати сказать, вялость по весне – это никакой не сбой в организме, а физиологическая норма. Весной мы начинаем чаще бывать на улице и открывать окна, увеличивая содержание кислорода в собственных легких. Еще больше кислорода становится вокруг нас, когда начинают набухать почки деревьев, поскольку они интенсивно поглощают углекислый газ, который мы «надышали» за зиму.

Вы скажете, что это хорошо, но я с вами соглашусь не до конца. Дело в том, что резкое падение углекислотных показателей в крови первым делом сказывается на сосудах головного мозга. Они сужаются и не позволяют человеку активно мыслить и работать. Наступает вялость.

Давайте вспомним ситуации, когда мы сталкиваемся с переизбытком кислорода по жизни, в любое время года. Вас оскорбили, вы в ярости, вы сильно разволновались. В каждой из этих ситуаций человек начинает интенсивно дышать: раздувает ноздри, грудь ходит ходуном… Иными словами, активно насыщает кровь кислородом. В такие минуты мы плохо понимаем, что нам говорят, совершаем поступки, о которых затем можем сожалеть.

А теперь последите за собой в моменты сосредоточения, когда вам нужно решить какую-то важную задачу, сделать что-то, что требует концентрации внимания или не пропустить чьи-то слова. Правильно, мы фактически перестаем дышать. Дыхание становится поверхностным и слабым, чуть вдохнул – чуть выдохнул. Есть даже такое выражение «затаить дыхание».

Получается, что здоровый организм не любит, когда ему предлагают много кислорода. Он просто не может переработать эти излишки в углекислый газ. А при тихом дыхании таких излишек не остается. Под воздействием уклекислоты сосуды расширяются, все органы функционируют в оптимальном режиме.

На рациональном дыхании построены не только многие лечебные дыхательные методики (по К.Бутейко, например), но и йоговские упражнения, такие как пранаяма. Суть одна – сознательно увеличить концентрацию углекислоты в крови, чтобы расширить сосуды для нормальной работы мозга и прочих органов».

Вы скажете, что такая точка зрения – это бальзам на душу курильщиков, которые не только сокращают подачу в организм кислорода, но еще и вдыхают кучу других веществ. Но такой метод обогащения углекислотой, во-первых, чреват заболеваниями легких и сердца, а, во-вторых, табачный дым через какое-то время утрачивает способность расширять наши сосуды, и остается одна отрава.

Кроме того, по мнению кандидата медицинских наук Татьяны Рымаренко, те токсины, которые мы вдыхаем вместе с табачным дымом и городским смогом, могут вступать в такие реакции с витамином С, что даже поедая квашеную капусту тарелками, восполнить его нехватку в организме (напомним, что витамин С не может накапливаться впрок) становится весьма проблематичным делом.

Так что сделаем общий вывод: несмотря на то, что главным виновником весенней ипохондрии является переизбыток кислорода в крови, есть витамины все же придется, особенно витамин С, и особенной курильщикам.

[Klimasha]

Всем привет! В Минске есть уникальная возможность пройти диагностику всего организма. И получить рекомендации специалистов. Процедура занимает всего 1 час.
Стоимость 50.000 белорусских рублей.
[Ссылки могут видеть только зарегистрированные пользователи]

[Зяма]

АНТОН ПАВЛОВИЧ ЧЕХОВ
СРЕДСТВО ОТ ЗАПОЯ

В город Д., в отдельном купе первого класса, прибыл на гастроли известный чтец и комик г. Фениксов-Дикобразов 2-й. Все встречавшие его на вокзале знали, что билет первого класса был куплен «для форса» лишь на предпоследней станции, а до тех пор знаменитость ехала в третьем; все видели, что, несмотря на холодное, осеннее время, на знаменитости были только летняя крылатка да ветхая котиковая шапочка, но, тем не менее, когда из вагона показалась сизая, заспанная физиономия Дикобразова 2-го, все почувствовали некоторый трепет и жажду познакомиться. Антрепренёр Почечуев, по русскому обычаю, троекратно облобызал приезжего и повёз его к себе на квартиру.
Знаменитость должна была начать играть дня через два после приезда, но судьба решила иначе; за день до спектакля в кассу театра вбежал бледный, взъерошенный антрепренёр и сообщил, что Дикобразов 2-й играть не может.
— Не может! — объявил Почечуев, хватая себя за волосы.— Как вам это покажется? Месяц, целый месяц печатали аршинными буквами, что у нас будет Дикобразов, хвастали, ломались, забрали абонементные деньги, и вдруг этакая подлость! А? Да за это повесить мало!
— Но в чём дело? Что случилось?
— Запил, проклятый!
— Экая важность! Проспится.
— Скорей издохнет, чем проспится! Я его ещё с Москвы знаю: как начнёт водку лопать, так потом месяца два без просыпа. Запой! Это запой! Нет, счастье моё такое! И за что я такой несчастный! И в кого я, окаянный, таким несчастным уродился! За что... за что над моей головой всю жизнь висит проклятие неба? (Почечуев трагик и по профессии и по натуре: сильные выражения, сопровождаемые биением по груди кулаками, ему очень к лицу.) И как я гнусен, подл и презренен, рабски подставляя голову под удары судьбы! Не достойнее ли раз навсегда покончить с постыдной ролью Макара, на которого все шишки валятся, и пустить себе пулю в лоб? Чего же жду я? Боже, чего я жду?
Почечуев закрыл ладонями лицо и отвернулся к окну. В кассе, кроме кассира, присутствовало много актёров и театралов, а потому дело не стало за советами, утешениями и обнадёживаниями; но всё это имело характер философский или пророческий; дальше «суеты сует», «наплюйте» и «авось» никто не пошёл. Один только кассир, толстенький, водяночный человек, отнёсся к делу посущественней.
— А вы, Прокл Львович,— сказал он,— попробуйте полечить его.
— Запой никаким чёртом не вылечишь!
— Не говорите-с. Наш парикмахер превосходно от запоя лечит. У него весь город лечится.
Почечуев обрадовался возможности ухватиться хоть за соломинку, и через какие-нибудь пять минут перед ним уже стоял театральный парикмахер Фёдор Гребешков. Представьте вы себе высокую, костистую фигуру со впалыми глазами, длинной ***кой бородой и коричневыми руками, прибавьте к этому поразительное сходство со скелетом, которого заставили двигаться на винтах и пружинах, оденьте фигуру в донельзя поношенную чёрную пару, и у вас получится портрет Гребешкова.
— Здорово, Федя! — обратился к нему Почечуев.— Я слышал, дружок, что ты того... лечишь от запоя. Сделай милость, не в службу, а в дружбу, полечи ты Дикобразова! Ведь, знаешь, запил!
— Бог с ним,— пробасил уныло Гребешков.— Актёров, которые попроще, купцов и чиновников я, действительно, пользую, а тут ведь знаменитость, на всю Россию!
— Ну, так что ж?
— Чтоб запой из него выгнать, надо во всех органах и суставах тела переворот произвесть. Я произведу в нём переворот, а он выздоровеет и в амбицию... «Как ты смел,— скажет,— собака, до моего лица касаться?» Знаем мы этих знаменитых!
— Ни-ни... не отвиливай, братец! Назвался груздем — полезай в кузов! Надевай шапку, пойдём!
Когда через четверть часа Гребешков входил в комнату Дикобразова, знаменитость лежала у себя на кровати и со злобой глядела на висячую лампу. Лампа висела спокойно, но Дикобразов 2-й не отрывал от неё глаз и бормотал:
— Ты у меня повертишься! Я тебе, анафема, покажу, как вертеться! Разбил графин, и тебя разобью, вот увидишь! А-а-а... и потолок вертится... Понимаю: заговор! Но лампа, лампа! Меньше всех, подлая, но больше всех вертится! Постой же...
Комик поднялся и, потянув за собой простыню, сваливая со столика стаканы и покачиваясь, направился к лампе, но на полпути наткнулся на что-то высокое, костистое...
— Что такое!? — заревел он, поводя блуждающими глазами.— Кто ты? Откуда ты? А?
— А вот я тебе покажу, кто я... Пошёл на кровать!
И не до***аясь, когда комик пойдёт к кровати, Гребешков размахнулся и трахнул его кулаком по затылку с такой силой, что тот кубарем полетел на постель. Комика, вероятно, раньше никогда не били, потому что он, несмотря на сильную хмель, поглядел на Гребешкова с удивлением и даже с любопытством.
— Ты... ты ударил? По... постой, ты ударил?
— Ударил. Нешто ещё хочешь?

[Зяма]

И парикмахер ударил Дикобразова ещё раз, по зубам. Не знаю, что тут подействовало, сильные ли удары, или новизна ощущения, но только глаза комика перестали блуждать и в них замелькало что-то разумное. Он вскочил и не столько со злобой, сколько с любопытством стал рассматривать бледное лицо и грязный сюртук Гребешкова.
— Ты... ты дерёшься? — забормотал он.— Ты... ты смеешь?
— Молчать!
И опять удар по лицу. Ошалевший комик стал было защищаться, но одна рука Гребешкова сдавила ему грудь, другая заходила по физиономии.
— Легче! Легче! — послышался из другой комнаты голос Почечуева.— Легче, Феденька!
— Ничего-с, Прокл Львович! Сами же потом благодарить станут!
— Всё-таки ты полегче! — проговорил плачущим голосом Почечуев, заглядывая в комнату комика.— Тебе-то ничего, а меня мороз по коже дерёт. Ты подумай: среди бела дня бьют человека правоспособного, интеллигентного, известного, да ещё на собственной квартире... Ах!
— Я, Прокл Львович, бью не их, а беса, что в них сидит. Уходите, сделайте милость, и не беспокойтесь. Лежи, дьявол! — набросился Фёдор на комика.— Не двигайся! Что-о-о?
Дикобразовым овладел ужас. Ему стало казаться, что всё то, что раньше кружилось и было им разбиваемо, теперь сговорилось и единодушно полетело на его голову.
— Караул! — закричал он.— Спасите! Караул!
— Кричи, кричи, леший! Это ещё цветки, а вот погоди, ягодки будут! Теперь слушай: ежели ты скажешь ещё хоть одно слово или пошевельнёшься, убью! Убью и не пожалею! Заступиться, брат, некому! Не придёт никто, хоть из пушки пали. А ежели смиришься и замолчишь, водочки дам. Вот она, водка-то!
Гребешков вытащил из кармана полуштоф водки и блеснул им перед глазами комика. Пьяный, при виде предмета своей страсти, забыл про побои и даже заржал от удовольствия. Гребешков вынул из жилетного кармана кусочек грязного мыла и сунул его в полуштоф. Когда водка вспенилась и замутилась, он принялся всыпать в неё всякую дрянь. В полуштоф посыпались селитра, нашатырь, квасцы, глауберова соль, сера, канифоль и другие «специи», продаваемые в москательных лавочках. Комик пялил глаза на Гребешкова и страстно следил за движениями полуштофа. В заключение парикмахер сжёг кусок тряпки, высыпал пепел в водку, поболтал и подошёл к кровати.
— Пей! — сказал он, наливая пол-чайного стакана.— Разом!
Комик с наслаждением выпил, крякнул, но тотчас же вытаращил глаза. Лицо у него вдруг побледнело, на лбу выступил пот.
— Ещё пей! — предложил Гребешков.
— Не... не хочу! По... постой...
— Пей, чтоб тебя!.. Пей! Убью!
Дикобразов выпил и, застонав, повалился на подушку. Через минуту он приподнялся, и Фёдор мог убедиться, что его специя действует.
— Пей ещё! Пущай у тебя все внутренности выворотит, это хорошо. Пей!
И для комика наступило время мучений. Внутренности его буквально переворачивало. Он вскакивал, метался на постели и с ужасом следил за медленными движениями своего беспощадного и неугомонного врага, который не отставал от него ни на минуту и неутомимо колотил его, когда он отказывался от специи. Побои сменялись специей, специя побоями. Никогда в другое время бедное тело Фениксова-Дикобразова 2-го не переживало таких оскорблений и унижений, и никогда знаменитость не была так слаба и беззащитна, как теперь. Сначала комик кричал и бранился, потом стал умолять, наконец, убедившись, что протесты ведут к побоям, стал плакать. Почечуев, стоявший за дверью и подслушивавший, в конце концов не выдержал и вбежал в комнату комика.
— А ну тебя к чёрту! — сказал oн, махая руками.— Пусть лучше пропадают абонементные деньги, пусть он водку пьёт, только не мучь ты его, сделай милость! Околеет ведь, ну тебя к чёрту! Погляди: совсем ведь околел! Знал бы, ей-богу не связывался...

[Зяма]

— Ничего-с... Сами ещё благодарить будут, увидите-с... Ну, ты что ещё там? — повернулся Гребешков к комику.— Влетит!
До самого вечера провозился он с комиком. И сам умаялся, и его заездил. Кончилось тем, что комик страшно ослабел, потерял способность даже стонать и окаменел с выражением ужаса на лице. За окаменением наступило что-то похожее на сон.
На другой день комик, к великому удивлению Почечуева, проснулся,— стало быть, не умер. Проснувшись, он тупо огляделся, обвёл комнату блуждающим взором и стал припоминать.
— Отчего это у меня всё болит? — недоумевал он.— Точно по мне поезд прошёл. Нешто водки выпить? Эй, кто там? Водки!
В это время за дверью стояли Почечуев и Гребешков.
— Водки просит, стало быть, не выздоровел! — ужаснулся Почечуев.
— Что вы, батюшка, Прокл Львович! — удивился парикмахер.— Да нешто в один день вылечишь? Дай бог, чтобы в неделю поправился, а не то что в день. Иного слабенького и в пять дней вылечишь, а это ведь по комплекции тот же купец. Не скоро его проймёшь.
— Что же ты мне раньше не сказал этого, анафема? — застонал Почечуев.— И в кого я несчастным таким уродился! И чего я, окаянный, жду ещё от судьбы? Не разумнее ли кончить разом, всадив себе пулю в лоб, и т. д.
Как ни мрачно глядел на свою судьбу Почечуев, однако через неделю Дикобразов 2-й уже играл и абонементных денег не пришлось возвращать. Гримировал комика Гребешков, причём так почтительно касался к его голове, что вы не узнали бы в нём прежнего заушателя.
— Живуч человек! — удивлялся Почечуев.— Я чуть не помер, на его муки глядючи, а он как ни в чём не бывало, даже ещё благодарит этого чёрта Федьку, в Москву с собой хочет взять! Чудеса, да и только!

1885

[Зяма]

Вот вам рецепт типичной дворянской водки: для приготовления тонны с лишним (точнее 1200 л) браги требовалось 340 кг зерна, вода и 12 литровое ведро пивных дрожжей. Плюс ведро молока для очистки первача, пара сведенных на уголь (для фильтрации) березок, поташ, пара кубометров дров для перегонки. И в результате из 1200 л браги выходило всего 15 л очищенного на 99,8 % зернового спирта. Если бы помещики гнали такое чудо на продажу из купленного по рыночной цене зерна, у них бы никто это не купил ввиду невероятно высокой, совершенно нерыночной себестоимости. Еще бы – чуть больше одного процента выхода полезного продукта! Но поскольку и зерно, и крепостной труд, и лес, и молоко помещику доставались даром, вся барская Россия производила водочку, и в каждой усадьбе был свой неповторимый сорт и особенный рецепт очистки.
Водка была такого высокого качества, что Екатерина II не стеснялась слать ее и Фридриху Великому, и королю шведскому, а также своим интеллигентным дружкам – Вольтеру и Гете. Биолог Карл Линней, угостившийся русской водкой, пришел в такой восторг, что, проспавшись, написал целый трактат, посвященный русской водке и той пользе, которую она оказывает организму.

[кот]

Зяма, этим рецептом пользуется большинство сельских жителей, особенно в Глуском районе. В городах брагу делают на основе сахара.